Все нижеизложенное не является фантазией и не содержит литературного домысла. Это все произошло со мной. И точка в этой борьбе еще не поставлена.
Сколько помню себя, меня всегда влекло нетрезвое состояние – с малолетства. Когда к родителям приходили гости, я прятался за дверями и наблюдал, как они выпивают под хорошую советскую закуску. Родители выпивали по-советски – по праздникам и в меру.
Я стоял за дверями и видел, как меняются их лица, речь, шутки, смех и пр. Но родители никогда не искали в алкоголе смысл жизни, они были простыми советскими пахарями. Поэтому я до сих пор не могу понять, откуда во мне столь неуемная, неодолимая тяга к нетрезвости.
Свои первые эксперименты с погружением в кайф я начал лет в 14 – брал несколько таблеток димедрола и запивал стаканом водки, которую брал из отцовской «заначки», запросто стоявшей в серванте среди «дефицитного» чешского хрусталя. Никто меня этому не учил, не объяснял воздействие подобного бутора спиртного и таблеток на мозг. Пусть прозвучит не совсем уместно, но мой юный пытливый ум самостоятельно постигал азы нетрезвости.
После приема такой смеси меня выбрасывало из реальности на пару суток. Я уходил на улицу, где пережидал первый шквал прихода, потом болтался по микровским дворам, порой не осознавая, где нахожусь. Удивительно, но ни родители, ни старшие брат с сестрой не замечали мои стеклянные глаза и неуверенную походку.
Дальше – больше. Начал курить анашу, иногда в «голодный» день не гнушался и клея или бензина (дышал парами до галлюцинаций).
К 18-ти годам уже суетился со шпаной в поисках тяжелых наркотиков. Если у меня спросить, сколько лет я кололся, пьянствовал и пр – все в кучу примерно лет 20. Но этот стаж не делится на употребление того или иного – у меня не было избирательности. Что нашел, что набегал-накружил, что принесли, то и курил, пил, колол. Бывали дни, когда накидавшись всей мастей от ханки до спирта, я просто погружался в некий сомнабулизм. Обычно в такие дни к моим родным заходили соседи и говорили: «Пойдемте, поможете его вынести из квартиры». На вопрос близких, в чем дело, говорили: «Зашел, попросил – баб Клава, можно от вас позвонить? И вот уже два часа сидит в углу коридора на корточках, в руках трубка от телефона, не понятно, вроде живой, но ни на что не реагирует».
Алкоголь, посланник демона Бахуса, всегда оставался моим неизменным спутником. Бывало, что я мог отказаться от травы, от таблеток, но от выпивки никогда, двери моей молодой на тот момент души были всегда широко распахнуты граненному стакану.
В 1998 году старший брат привез меня в гостеприимное заведение для усталых кайфуш на Макатаева – после моей очередной неудачной попытки покинуть сей бренный мир путем вскрытия вен. Этому событию предшествовал год полного одиночества. Маманя умерла от рака еще в 1989-м, отец совершил суицид в 1997-м. Брат и сестра жили своей жизнью, и это правильно. Жена ушла с двумя маленькими сыновьями-близнецами со словами: «Запомни, я не хочу, чтоб про моих детей говорили – смотрите, это дети этого алкаша, наркомана идут. Я сама их выращу, ты мне для этого не нужен». И вот – результат моего безумия обозначился полным, абсолютным одиночеством. Я часами просиживал возле кухонного окна, наблюдая за редкими прохожими во дворе. В квартире царила полная тишина, изредка прерываемая скрипом деревянных полов под ногами не то жильцов соседней квартиры, не то призраков.
Иногда мне звонили брат и сестра – «Жив еще, курилка? С голоду не пухнешь?». Я же, имея одну заварку чая и кусок хлеба, уже считал, что день проживу нормально. Бывало, сестра привозила продуктов, половина из которых потом гнила в холодильнике, потому что я почти не ел.
Я по-прежнему находился в лихорадочных поисках того, что поможет отключиться от ненавистной реальности хоть на время. Не имея других возможностей добывать кайф, стал пускать домой местных кайфариков сварить ширево. За это они мне выделяли порцайку уколоться или поллитра дешевой водки. Я не брезговал ничем, лишь бы мозг наполнился вязким туманом, не пропускающим ничего извне.
Бывало, что неделями я не выходил на улицу, коротая дни возле кухонного окна, бывало, что неделями не раздавалось ни одного звонка ни в дверь, ни на (в то время еще стационарный) телефон. Иногда в минуту полного отчаяния я шел по соседям и невнятно спрашивал: «Не найдется ли у вас ненужной стеклотары, пустых бутылок, мне хлеба не на что купить». Набрав этих доброхотных стеклянных подаяний, я брел в ближайшую «султыжную» (водка на розлив), где менял бутылки на стакан водки и, если повезет, на кропалик соленого бочкового огурца. Затем походкой, которая явно выдавала во мне человека, ведущего нездоровый образ жизни, брел в ненавистный мертвый дом.
Тогда самым мучительным был момент утреннего пробуждения, который происходил под вой троллейбусов, в предрассветной тьме несшихся на конечную остановку неподалеку от моего дома или под истошный вопль маленького розеточного радио, которое я всегда забывал выключить на ночь, но которое своим бормотанием в течение дня создавало хоть какие-то звуковые волны в мертвой квартире. И когда в шесть утра раздавалось жизнерадостное «Казак радиосы!!!!!!!!» или слышался электрический вой троллейбуса, я с трудом открывал слипшиеся от коньюктивита глаза и первая мысль – опять день, мне надо как-то его прожить, куда-то себя деть, опять многочасовая маета возле кухонного окна и пр.
Я неоднократно пытался прервать свое бесполезное существование, причем, довольно опасными для соседей способами – открывал газ, поджигал диван, на котором спал, но всякий раз бдительность соседей, уже понявших, с каким отщепенцем они живут, не давала довести задуманное до конца.
Однажды меня посетила группа родственников жены и подвергла меня очередному артобстрелу мелкой картечью ядовитой критики, выпущенной в меня из бастионов своего уверенного жизненного положения. Эти бастионы, защитные рвы, бойницы с торчащими жерлами пушек мои родственники и все остальные – друзья, знакомые и пр – возвели между мной и собой, когда окончательно убедились в моей неисправимости.
В ту ночь я набрал ванну горячей воды, влез в нее и чиркнул лезвием по вене. Кровь забила маленьким фонтанчиком, растворяясь мутным облачком в воде, и я подумал: «Ну вот теперь точно все, наконец-то ничто не разбудит меня утром. Я буду спать».
Короче, никаких тоннелей со светом, никаких ангелов и демонов я не видел – я проснулся от того, что вода была уже ледяная, темно-красного цвета. Кровь еще сочилась немного из пореза. Кое-как, шатаясь, хватаясь за дверные косяки и стены, оставляя на них красные пятерни, я дошел до дивана, закутался в вонючее одеяло и свесил руку, чтобы кровь не мешала мне уснуть. Засыпал и просыпался, проваливался в тьму и вновь видел ненавистный день сквозь прищуренные глаза, вновь слышал хруст костей своей души на острых зубах безнадеги, самоказни, чувства вины, бессилия, ненависти к самому себе.
По всем законам природы я должен был умереть – кровищи вытекло немеряно. Но вот я опять стою возле кухонного окна и роюсь в вонючей пепельнице в поиске окурка подлиннее. Голова кружилась как юла, ноги сгибались от слабости, но чтоб все провалилось в тартарары – я живой.
Вот тогда приехал брат (по звонку соседей – я потерял сознание и упал, наделав грохоту, а мои соседи, наученные горьким опытом….) и повез меня в наркологию на Макатаева.
Помню, как тетка-психолог, далекая от моих проблем и равнодушная женщина, о чем-то спрашивала меня. Потом позвала моего старшего брата из коридора и вынесла судьбоносный вердикт: «Он – просто овощ. Ему ничего в этой жизни не надо, он никогда не научится жить трезво. Просто подождите – такие долго не живут». Потом зашел молодой докторик, покрутился вокруг меня, подышал тонометром, извлек из недр своего носа инородное тело и позвал на помощь более опытного коллегу со словами – он весь проспиртован и весь в «дорогах» (следах от инъекций). Старичок-врач, чисто чеховский персонаж со своим «Ну-с, на что жалуетесь, молодой человек?», не заморачиваясь медицинскими терминами, сообщил мне, что я полинаркоман (я в медицине дилетант, но, по-моему, речь идет о том, кто готов кайфовать от чего угодно в любой очередности в любых количествах в любом смешении).
В наркологии я провялился месяц. Приехав оттуда домой, первым делом зашел к соседу-выпивохе, который «на радостях» налил мне полный стакан дешевой водяры. Ей я запил целую жменю седативных таблеток, которые смог наэкономить на «выдаче снотворного для сна» в клинике.
И опять мои бедные соседи перешагивали через мое бренное тело, уютно расположившееся на ступеньках в подъезде, каждый шепча свое – кто жалость, кто презрение, кто ненависть.
Короче, опять все было плохо.
Т.Т.
To be continued…
Автор