ВДА — взрослые дети алкоголиков.
Семейная драма
Взрослым детям алкоголиков очень важно понимать, что алкоголизм является семейным заболеванием, которое искажает все человеческие отношения — как вне, так и внутри семьи. По мере того, как один или оба родителя-алкоголика запутываются в сетях болезни, все усилия по сохранению нормальной обстановки и здорового взаимодействия между членами семьи сходят на нет. Любовь, доверие и принятие — главные жертвы алкоголизма. Семья, заправленная топливом пренебрежения, насилия и отрицания, как правило, вступает в стадию неуправляемости, которая так или иначе серьезно воздействует на всех ее членов. Доведенные до отчаяния супруг и дети подвергаются тяжелейшему эмоциональному стрессу в своих попытках приспособиться к невозможным требованиям и деструктивному поведению алкоголика.
Часто алкогольная семья кажется нормально функционирующей. Так происходит, потому что она держится на тщательно выработанной системе отрицания, скрывающей истинную силу болезни. Дети, лишенные возможностей в процессе воспитания в алкогольных семьях получить здоровые любящие ролевые модели, заимствуют нездоровые поведенческие шаблоны, которые ежедневно видят перед собой. Очень скоро невинный малыш, которого бьет и злобно критикует разгневанный пьяный отец, учится не доверять, отключать и подавлять чувства. Он быстро узнает, что жизнь небезопасна и начинает сооружать комплекс неадекватных защитных мер, чтобы обеспечить свое выживание. Как это ни парадоксально, эти защиты могут включать в себя тот же гнев и критику, которые он получал от своего отца.
Непосредственность, инициативность и высокое чувство собственного достоинства — редкие качества среди детей алкоголиков. Искажение личности может принимать различные формы, и дети алкоголиков особенно подвержены таким, которые включают в себя ригидность, непреклонность убеждений, стремление к изоляции, вспышки гнева и нездоровое чувство вины.
Типичным примером является юная дочь пьющей матери, которая в раннем возрасте берет на себя роль маленькой мамы и становится на место жены. Она хоронит свои собственные здоровые потребности и проявляет чрезмерно развитое чувство ответственности — удовлетворяя потребности всех и каждого, кроме самой себя. Она может компенсировать вопиющее пренебрежение матери тем, что лихорадочно готовит, чистит, моет и делает покупки для младших детей в семье. Она буквально жертвует своей энергией и личным развитием в ответ на запрос семейного заболевания.
Некоторым взрослым детям требуются годы, чтобы обнаружить, что их семья была зажата в тиски этой разрушительной болезни в то время, пока они взрослели. Во многих случаях семья так никогда не признает проблему и не противостоит заболеванию. Вместо этого члены семьи втягиваются в тайный сговор, чтобы «вести себя нормально», скрывая или как бы игнорируя безумную драму, разыгрываемую алкоголизмом. К несчастью, что замалчивание и отрицание, что открытая семейная вражда — все ограничено некоторыми стойкими эмоциональными негативными последствиями, которые касаются всех членов семьи.
Как родители предопределяют характер ребенка
Ученые и врачи узких специальностей уверенно заявляют — основа нашего ощущения, что я это я, и представления о том, насколько мир для нас безопасен, закладывается в ранние годы развития, в возрасте до четырех-пяти лет. В эти критические ранние годы мы развиваем большинство основных личностных черт и поведенческих шаблонов.
В начале жизни мы получаем непрерывный поток значимой информации от людей, которые контролируют наше выживание — от наших родителей. Через эту ежедневную трансляцию мы начинаем формировать общее впечатление о том, кто мы, насколько мы желанны и приятны, насколько мы способны. На более глубоком и сложном уровне, главным образом посредством прикосновений, нам сообщают, насколько мы любимы и ценны как человеческие существа.
В здоровом семейном окружении детям демонстрируют постоянную любовь и заботу; уважение к чувствам и действиям каждого человека здесь обычное дело; право выражать свое мнение и говорить о своих потребностях прямо (без страха) гарантировано; здоровые конфликты и противостояние поддерживаются как часть семейной коммуникационной системы. Как ребенку двух алкоголиков мне такое практически невозможно представить. Я могу описать эти существенные элементы в мельчайших подробностях, но я не могу по-настоящему почувствовать, как они наполняют силой и уверенностью тех, кто воспитывался в таких условиях.
За годы я выслушал сотни историй взрослых детей, которые описывали нездоровые и искаженные способы, которыми их родители и другие родственники предопределяли характер уязвимых детей из семей алкоголиков. Физическое насилие, избиение, инцест, уничтожающая критика, публичное высмеивание, покидание, эмоциональная отдаленность, удушающий контроль, обвинение во всех грехах, молчаливое презрение, деспотичные наказания и сексуальный террор — вот лишь некоторые печальные преступления, совершаемые в алкогольной семье. Это действительно преступления и, вне всякого сомнения, дети — самые настоящие жертвы. Эти ранние травмы причиняют неимоверный ущерб хрупкому чувству самоценности и самоуважения. Не существует безопасного перехода во взрослую жизнь там, где в семье идет борьба с алкогольной или другой зависимостью/компульсивными расстройствами. Настоящей трагедией для взрослых детей алкоголиков является то, как мы обесцениваем и рационализируем это алкогольное поведение. Я слышал, как некоторые взрослые дети алкоголиков отмахивались от фактов особенно вопиющего пренебрежения, словно это были незначительные издержки. В попытке выжить мы переняли многие черты семейной жестокости и придали им другой смысл. Например, «Меня били, только когда я на самом деле это заслуживал». «Что такого, что меня оставили в темном подвале на два дня? На самом деле это не так уж плохо, как я об этом думаю».
Наше типичное поведение: другой взгляд на Список основных характеристик
Когда я описывал первоначально Проблему/Решение ВДА, я снабдил раздел «Проблема» предисловием с незатейливым комментарием: «Эти характеристики, кажется, присущи всем нам вследствие воспитания в алкогольной среде». Месяцами я просиживал на собраниях с другими взрослыми детьми, слушая их опыт. Из этих ранних встреч я сумел получить перспективу, имеющую отношение к природе наших проблем. Я не проводил профессиональных или научных исследований; я всего лишь участвовал в этом и заметил, как все мы были связаны многими общими переживаниями и сериями поведенческих шаблонов, которые создавали большой беспорядок в нашей эмоциональной жизни. Я также видел, что наши нынешние проблемы уходят корнями в те многочисленные способы, которыми мы приспосабливались и адаптировались к стрессам и давлению алкогольной семьи.
Хотя маловероятно, чтобы один человек обладал всеми общими характеристиками или шаблонами поведения, тем не менее, редко встретишь взрослого ребенка, который не находил бы у себя восемь или девять из 14 исходных характеристик, которые я записал. За годы, прошедшие с тех пор как я впервые описал их, отдельные группы внесли некоторые редакторские правки в первоначальные характеристики, и довольно много профессионалов и писателей цитировали, приукрашивали и перефразировали мой оригинальный список, подгоняя под свои надобности. Тем не менее, здесь даны первоначальные 14 поведенческих шаблонов — Проблема — которые я записал в 1977 году. Я добавил к ним некоторые результаты нынешних наблюдений — ретроспективный взгляд вносит удивительную ясность!
- Мы замкнулись в себе и стали бояться людей и авторитетных лиц
Для многих взрослых детей алкоголиков одиночество и страх были самой естественной, почти непроизвольной реакцией на жизнь с сердитыми, придирчивыми, применяющими насилие родителями. Наши родители были нашими первыми авторитетными лицами, и они угрожающе возвышались над нами, почти как боги.
Алкоголизм искажает человеческие отношения и последствия алкоголизма чрезвычайно губительны для маленького ребенка, который по своей природе ищет любви, принятия, уважения и постоянства. Вербальное или физическое насилие в течение самых уязвимых и невинных лет может создать как страх, так и враждебность по отношению к авторитетам и повышенную чувствительность к разгневанным, деспотичным людям. Многие взрослые дети продолжают уходить в изоляцию, избегать отношений и не доверять людям, чтобы обеспечить выживание. Во взрослом возрасте многие дети алкоголиков обнаружили, что у них наблюдаются такие реакции на авторитетных лиц — или пасть к их ногам, или вцепиться в глотку. Как сказал один член сообщества: «Я хотел их то целовать, то убивать».
Обретение более сбалансированного похода к тем, кого мы считаем авторитетными лицами, — трудная задача. Пока мы не научимся отделяться и видеть, что мы реагируем в настоящем во многом так же, как в нашей семье с жестоким обращением, мы обречены иметь неблагополучные отношения. Именно наблюдение за своими типичными реакциями — будь то избегание, ужас или враждебность — и изменение этого реагирования требует настоящих усилий, но это существенный шаг в выздоровлении.
Не рассчитывайте, что знания сами по себе чудесным образом произведут новый комплект здоровых реакций. Многим требуются месяцы или даже годы мучительных попыток.
- Нас пугают разгневанные люди и любые критические замечания в наш адрес
Наиболее разрушающая и губительная особенность алкогольной семьи — это ярость и непрерывная критика, применяемые для контроля над поведением ее членов. В опыте многих взрослых детей фактам насилия часто сопутствовали проявления гнева. Когда я был ребенком, яростные, злобные движения и жесты приводили меня в полный ужас. Наши родители были непредсказуемыми и неконтролируемыми. Мы, беспомощные жертвы, мало чем могли защититься. Мы были полностью в их власти и полны страха за свою жизнь.
Когда мы были совсем маленькими, мы были также болезненно чувствительны к ежедневному бесконечному вербальному насилию. Нас «определяли» наши родители и у нас не было другого выбора, кроме как верить в то, что они говорили нам о нас. Этот жуткий шаблон вербального притеснения вынудил многих из нас испытывать постоянный стыд и сокрушительное чувство неадекватности. Непосредственность, доверие и уверенность сгинули от этих повторяющихся словесных оскорблений. Став взрослыми, мы можем периодически вновь переживать это чувство беспомощности, когда нас критикуют, или чрезмерно напрягаться при эмоциональных проявлениях злости. Годами непрекращающаяся травля ребенка может, к сожалению, вызывать сопротивление в выздоровлении. Во взрослом возрасте наши реакции на критические, пусть даже мягкие замечания, могут быть отталкивающими или неуместными.
- Мы стали искателями одобрения, утратив при этом способность быть собой
С самого раннего детства я очень внимательно наблюдал за отцовским выражением лица. Благодаря этому я мог быстро определить, в каком он настроении, и соответственно подстроить под него свое поведение. Мои реакции на отца всегда преследовали цель «удерживать его довольным». Когда только возможно, я применял юмор, чтобы не обострять его мрачное настроение.
Поиск одобрения стал мощным защитным механизмом, которым я пользовался всегда, когда сталкивался с людьми, которые представлялись мне потенциально опасными или злобными — и мой отец возглавлял этот список. Я был очень глубоко убежден, что если я смогу получить одобрение от людей, они не станут причинять мне боль.
Сегодня я знаю, что когда я впадаю в состояние искателя одобрения — а иногда мне трудно этого не сделать — я теряю способность быть собой. Я покидаю истинного себя. Я настоящий сползает под дверь, потому что я сосредоточен на реакции и поведении, которое доставит удовольствие другому — не мне. Таким образом, я говорю «нет» подлинному себе и «да» чьим-то чужим желаниям.
- Мы либо стали алкоголиками, либо вступили в брак с алкоголиком, либо и то и другое, либо нашли другую зависимую личность, например трудоголика, чтобы удовлетворить нашу болезненную потребность в покинутости
Если мы внимательно рассмотрим свое ближайшее окружение, членов семьи и не только, скорее всего не потребуется больших усилий, чтобы заметить, что мы сближаемся, становимся друзьями или притягиваем алкоголиков или других зависимых личностей. Эмоционально здоровые люди, с крепким самоуважением обычно не связываются с алкоголиками, компульсивными или эмоционально нездоровыми индивидами. Иногда «улучшатели» и спасатели, которые очень искусно замаскировали свои собственные личностные проблемы, вступают в брак или встречаются с алкоголиком в напрасной попытке получить контроль или обрести самоуважение, занимаясь спасением.
И наоборот, многие зависимые и привязчивые люди добиваются, чтобы их спасали, обращаясь к тем, кто имеет тесное сходство с их оскорбляющим родителем. Пока разумный мир ожидает, что ребенок, переживший плохое обращение, не станет вступать в романтические отношения с партнером, склонным к насилию, опыт говорит обратное. Боль и оскорбления знакомы и привычны многим детям алкоголиков, и часто они чувствуют себя почти комфортно в жестоком окружении, которое напоминает то, что они пережили в детстве.
Алкоголики и трудоголики редко способны поддержать другого человека, потому что их комупульсивное/зависимое поведение направлено на блокировку чувств. Для многих зависимость — это способ не чувствовать чувства. А значит родитель или партнер, который намеренно напивается, по сути заявляет: «Я сейчас эмоционально покидаю себя, своего партнера и /или детей». Когда мы вовлекаемся в отношения с зависимой личностью, мы на каком-то уровне ищем ту знакомую покинутость, которую пережили, будучи детьми.
- Мы проживаем жизнь с позиции жертвы и эта слабость влечет нас в наши любовные и дружеские связи
Все взрослые дети алкоголиков — самые настоящие жертвы. Мы смотрим на жизнь и подходим к ней с этой позиции. Мы с легкостью настраиваемся на сопереживание таким же страдальцам. На самом деле, практически шестое чувство управляет нашим стремлением к принадлежности и процессом социализации.
Совершенно естественно для жертв притягиваться к другим жертвам. Идентификация зачастую происходит почти мгновенно; и все «улучшатели» и спасатели из числа нас радостно хватаются за возможность увлеченно холить и лелеять чужое несчастье. Нам не хватает понимания, что мы часто применяем это как средство для избегания своей собственной боли и смятения, веря, что помещая фокус внимания на другого, мы как-нибудь решим множество проблем взрослых детей, с которыми мы сталкиваемся.
Часто мы проигрываем роль жертвы снова и снова. У состояния жертвы хорошо знакомый горько-сладкий вкус и оно дает постоянство и идентичность. Задача взрослого ребенка распознать многочисленные способы, которыми мы закрепляем поведение жертвы, продаем себя со скидкой или ниже нашей личной стоимости.
Однажды осознав, как мы саботируем свои усилия, мы можем постепенно ставить задачу принимать здоровые решения, которые неизменно продвигают нас прочь от тяжелых переживаний из-за низкого самоуважения. Это нелегкая задача, но если ежедневно практиковаться, она становится менее сложной. Жертвы обычно чувствуют себя беспомощными перед жизнью. Здоровые, основанные на уважении поступки приносят более позитивный взгляд на мир и, как правило, более осмысленный выбор партнеров и друзей.
- У нас чрезмерно развито чувство ответственности, нам проще заботиться о других, чем о себе; это позволяет нам не замечать наши собственные недостатки
Когда я беру ответственность за других людей, сам я перестаю быть в центре своего внимания. Когда я испытываю непреодолимое чувство ответственности за другого, это значит, что я больше не концентрируюсь на том, что чувствую я сам. Такое поведение позволяет мне чувствовать себя нужным, востребованным, значимым и важным. Теперь у меня появляется особая ценность или достоинство. И когда я чувствую себя нужным или востребованным, я чувствую себя наполненным. Как кто-то заметил на собрании: «Каким-то образом я умудряюсь служить всем, кроме себя».
Поскольку многие взрослые дети движимы одобрением со стороны, взятие ответственности за другого — заманчивый путь добиться одобрения и уважения. Только проблема здесь в истощении ресурсов. У каждого из нас достаточно много энергии, чтобы хвататься за жизненные трудности и их разрешать. Когда мы тратим большую часть нашей энергии на помощь другим, мы всякий раз лишаем себя возможности содействовать своему собственному благополучию и самоуважению.
Маловероятно, что кто-то будет столь внимателен к нам, чтобы хвалить за каждую маленькую, но важную победу; а помощь другим, как раз, может привлечь кучу внимания, похвал и благодарностей. Это не к тому, что мы не должны оказывать помощь и поддержку в случае необходимости. Но мы должны четко понимать, что развитие и изменения могут прийти только от работы над своими собственными проблемами. Это должно стать первоочередной задачей. Продолжать бросаться на помощь другим значит обворовывать себя в размере и, возможно, скорости выздоровления.
- Мы испытываем чувство вины, когда защищаем себя, а не уступаем другим
Когда я говорю «да» другому человеку и «нет» себе, я чувствую себя вполне непринужденно. Но когда я говорю «нет» другому и «да» себе, я могу начать мучиться от невыносимого чувства вины. Это не редкость для взрослых детей.
В детстве я выучил, что принятие меня условно и зависит от моей готовности делать то, что желают мои родители. Отказать им значило получить жесткое неодобрение. Мои попытки отстаивать свои права всегда встречали огромное сопротивление; и я усвоил, что мои личные намерения — мои потребности, мои желания — не имеют значения. Мои родители не уважали мою индивидуальность, только мою уступчивость.
Очень рано в жизни я обнаружил, что меня охватывает чувство вины, когда я пытаюсь защитить себя. Встав на защиту своих интересов, я рисковал навлечь на себя гнев, недовольство и возможную отчужденность других. Меня никогда не учили, что независимость и суверенитет это здоровые вещи. В моем алкогольном семействе в центре внимания всегда оказывались потребности и желания моих пьющих родителей, и чтобы уменьшить вероятность гнева или другой конфронтации, я выбирал подавлять свои потребности и всегда оказываться в их распоряжении. Даже теперь, после стольких лет в ВДА, я иной раз вынужден бороться с застарелым чувством вины, когда выбираю сделать нечто, что я полагаю важным для себя, а не то, что хотят моя жена или дети. Чем важнее для меня человек, тем более вероятно, что у меня возникнет чувство вины.
- Мы стали зависимы от эмоционального возбуждения
Как ребенок, воспитывавшийся в алкогольной семье, я часто оказывался в центре бурной семейной мелодрамы. Жизнь в семье была полна напряжения, враждебности, протеста, вины и стыда. Каким-то странным образом она была одновременно волнующей и страшной, главным образом потому, что действия моих родителей в пьяном состоянии были непредсказуемыми. В результате я склонен связывать страх с возбуждением.
Моей обычной реакцией на безумие в моей семье была настороженность, за которой следовал прилив возбуждения и страха. Страх стал частью моей личности. Я стал зависим от выброса адреналина, сверхбдительности, кошмара семейных сцен, которые становились все тяжелее.
Такое стечение обстоятельств заставляло ощущать себя очень бодрым и позволяло не чувствовать покинутость. Я ощущал себя в центре или частью чего-то очень напряженного и жизненно важного. К несчастью, будучи ребенком, я не понимал, что меня реально затягивало в вызываемую алкоголем эмоциональную бурю, которая заставляла меня страдать.
- Мы путаем любовь с жалостью и склонны «любить» людей, которых можем «жалеть» и «спасать»
За эти годы я заметил, что некоторые взрослые дети выглядят и ведут себя определенным образом, который напоминает мне о моем собственном «раненом и потерянном» виде. Для меня это стало выражением моего внутреннего замешательства. Страдающий покинутый ребенок во мне кричал через мое выражение лица и позу. Во взрослом возрасте, я имел склонность притягиваться к той же изранености, душевной печали, глубокому смущению и тоске в других людях, к тому, что я ощущал сам, будучи ребенком. Я хотел спасти этих людей.
Поскольку детская жалость была ближе всего к любви, которую я был способен испытывать, сейчас я должен следить за тем, чтобы не путать эти две вещи. В ВДА я вынуждал себя противостоять и прорабатывать непреодолимое чувство жалости к себе. Впоследствии, я упивался им и перепроживал многое из своей детской печали. Я должен был сдаться и претворить в жизнь идею, что если я чувствую огромную жалость или сострадание к человеку, это не значит, что я должен спасать его. Моя любовь не могла исцелить и наполнить их — это была их собственная задача.
Мои усилия по спасению других людей были попыткой заставить их чувствовать себя цельными и завершенными. Если бы я преуспел в «причинении» им удовлетворения от самих себя, то я мог бы гордиться тем, что я сделал.
- Мы глубоко запрятали чувства из нашего травмирующего детства и утратили способность чувствовать или выражать чувства, потому что это причиняет слишком сильную боль (отрицание)
Уже в самом раннем детстве мои чувства стали такими саднящими, такими болезненными и интенсивными, что я начал обесценивать их и прятать поглубже. В ВДА я открыл, что мои глубочайшие реакции на насилие и покинутость, отвержение и едкие насмешки были тщательно запиханы подальше в подсознание. Поскольку происходящее в моем доме становилось все труднее и труднее выносить, я просто хоронил свои чувства, которые возникали в ответ на события. Так мне удалось соорудить почти непробиваемый щит вокруг источника моих ранних мучений. Я не мог допустить, чтобы вся эта детская боль вышла на поверхность и была проработана. Потребовалось несколько лет выздоровления в ВДА, чтобы взломать этот защитный панцирь.
Большинство чувств из детства вышли наружу через преодоление похожих конфликтов и инцидентов в течение моих первых дней выздоровления. Насколько я был расстроен и ужасно переживал те события, настолько же они были мне необходимы, чтобы открыть свою душу этим давно запрятанным чувствам.
Еще больший вред причиняла моя неспособность узнавать и осознавать, какое именно чувство я испытывал в каждый конкретный момент. Давным-давно я перестал быть чувствительным, осознанным и спонтанным человеком. Я был своего рода механической особью с очень ограниченным набором реакций и откликов, которые вполне сходили за чувства — не очень здоровый портрет. Из того, что я знаю о природе человека, личность, которая утратила способность определять и выражать свои чувства, в значительной степени похоронена заживо жестким ригидным поведением и неспособна проживать жизнь полно и осмысленно.
Собрания ВДА обеспечивают безопасное и понимающее окружение, в котором участники могут исследовать, опознавать и выражать свои самые сокровенные чувства, не опасаясь осуждения. Собрания также создают ощущение принадлежности, благодаря которому уязвимый ребенок алкоголика принимается безусловно.
- Мы сурово осуждаем себя, у нас не развито чувство собственного достоинства
Дети, которые подвергаются постоянной критике, которым неоднократно сообщают, что они «хуже чем», неспособны развивать здоровые чувства в отношении себя. Наши родители обеспечивают нас каркасом и основой нашей ранней идентичности. Ежедневно они определяют нас как хороших, плохих, приятных, никчемных, беспомощных или неполноценных. Вследствие этого ежедневного перечисления у ребенка развивается восприятие себя тем, кто он есть, и из чего он сделан.
В семье алкоголиков ежедневными входящими сигналами, как правило, являются грубость, наказания и критика. Родители-алкоголики оскорбляют детей всеми возможными словами и выражениями; а результат почти всегда один — ребенок с болезненно низким чувством собственного достоинства. Даже всех превосходящие дети-герои в алкогольной семье таят внутри мучительные чувства, что они недостаточно хороши. На самом деле, их послушные достижения и героические усилия это, как правило, попытка уравновесить грубый внутренний голос, постоянно подвергающий сомнениям их компетентность и функциональность.
- Мы зависимые личности — мы панически боимся быть брошенными и делаем все, чтобы удержать отношения, лишь бы не испытывать болезненное чувство покинутости, доставшееся нам от жизни с нездоровыми людьми, которые никогда не были эмоционально с нами
Родители, которые напиваются до отключки, эмоционально покидают не только себя, но также всех, кто им близок. Пьяные родители не присутствуют разумом в собственной жизни и не могут присутствовать эмоционально в жизни своих детей.
Многие взрослые дети делились, что пошли бы на все, лишь бы избежать этого ужасного ощущения пустоты, потерянности и отвержения, которые они пережили в детстве. Этот постоянно терзающий страх и неопределенность, как правило, превращались в неуверенность в себе: «Что со мной не так?» Они чувствовали, что должно быть что-то катастрофически не так именно с ними, и это заставляет родителей покидать их.
Я думаю, что ребенок видит покинутость во многих проявлениях. Мне было два года, когда умерла моя мать. Я отчетливо ощущал это как покинутость. Каждый раз, когда мой отец впадал в пьяный гнев и бранил меня я чувствовал, что он покидал меня. Все это были «маленькие убийства» моего духа.
Многие годы мне было сложно оставаться одному. Если я был наедине с собой, без эмоциональных стимулов вокруг себя, и рядом не было ни одного человека, я чувствовал пустоту, покинутость и никчемность. Я нуждался в постоянном внимании и похвале. Я не мог признать свою значимость сам. Я жил ради принятия и внимания других людей, потому что я чувствовал, что только они могут воздать мне должное, заполнить пустоту и утолить жажду. Я делал все, что можно вообразить, чтобы заткнуть эту пустоту. Я постоянно использовал людей, места, вещи, чтобы отвлечься. Мое поведение на людях было в основном отчаянной попыткой скрыть мою внутреннюю нищету.
Я испытывал ужас, что меня могут отвергнуть в романтических отношениях. При малейшем намеке на отвержение, я сбегал. Я не замечал своей зависимости. Я отчаянно пытался контролировать людей и ситуации, чтобы не чувствовать себя покинутым. Даже сейчас, когда кто-то близкий оставляет меня по совершенно невинному поводу, не имеющему ко мне никакого отношения, я все еще дрожу от прежнего ужаса.
Из всех проблем, с которыми взрослым детям придется потягаться в своем выздоровлении, страх покинутости и жуткое чувство пустоты потребуют наибольших усилий. Для некоторых это пытка чистой воды — необходимость выдержать в одиночестве болезненное чувство отвержения, утраты или изоляции. К несчастью волшебной таблетки не существует. Иногда мы должны принять одиночество, очевидную пустоту, и постепенно прийти к пониманию, что мы не пусты или недостойны любви. Мы выживем и сможем вести счастливую и радостную жизнь без излишней зависимости и стремления удержать.
- Алкоголизм — семейная болезнь; мы стали со-алкоголиками и приняли все признаки этой болезни, даже если не употребляли спиртное
Когда кто-либо из членов семьи страдает алкогольной зависимостью, это воздействует на всех проживающих вместе с ним, и они тоже заболевают. В некоторых семьях отчаяние и эмоциональная неразбериха присутствуют постоянно, в то время как в других домочадцы идут на немыслимые ухищрения, лишь бы создать видимость благополучия.
Тем не менее, независимо от занимаемой семьей позиции, алкоголизм как заболевание поражает всех. Дети подвергаются воздействию стресса всеми мыслимыми способами. В конечном счете, сокрушительный натиск семейного алкоголизма приводит к эмоциональным расстройствам, многие из которых описаны в этой главе. Шутки в сторону, все дети в алкогольной семье оказываются ранеными, и большинство из них несет эти незалеченные раны во взрослую жизнь, что причиняет множество страданий в работе, дома, в социальном окружении. Никто из детей не избежит повреждающего влияния, хотя у многих создается ложное впечатление, что им это удалось. Более всего огорчает, что многие взрослые дети действительно чувствуют себя так, словно переживали в своем детстве лишь мелкие царапины и синяки.
Со-алкоголизм — это передача эмоциональных аспектов заболевания от родителей к детям. Дети, которые подвергались воздействию этой болезни, со временем приобретают многие ее признаки. Грустно, но факт — многие взрослые дети сопротивляются выздоровлению.
- Со-алкоголики реагируют на действия других, а не действуют активно сами
На сцене жизни со-алкоголики ждут реплик и указаний от других. Со-алкоголики, как правило, ориентированы на других людей и пытаются определить надлежащий способ действий, основанный на их представлениях о том, что доставит другим радость и удовольствие.
Взрослого ребенка алкоголика часто описывают как человека легко приспосабливающегося, с размытым ощущением собственного Я. Все свое детство взрослые дети были вынуждены приспосабливаться, подстраиваться и соответствовать нуждам и требованиям пьяных родителей, зачастую прибегавших к насилию. Такой ребенок учится реагировать почти автоматически, как правило, вынужденно или из страха. И этот самый шаблон ответного действия, часто обусловленный зависимостью и низким чувством собственного достоинства, взрослые дети принесли в свой взрослый мир.
В процессе выздоровления взрослым детям нужно учиться прорабатывать неприятные чувства и претензии без автоматического реагирования. Мне помогла в этом техника замедленной реакции — не отвечать быстро, не бросаться делать. Я вынуждал себя останавливаться и думать, что давало мне время проработать тревожащие чувства, которые метались во мне. Вместо того, чтобы реагировать, я учился тянуть время, говорить людям, что хотел бы сперва подумать об этом.
Вначале я поражался тому, что люди с уважением относятся к моей просьбе дать мне время или к моему бездействию. Я осознал, что, будучи взрослым ребенком алкоголика, я был запрограммирован реагировать нездоровым образом как в ненормальных, так и в здоровых ситуациях. Сейчас я обычно несу ответственность за свои реакции и почти всегда руководствуюсь здоровым соблюдением приличий и своими лучшими интересами. По большей части, я прекратил искать подтверждения и одобрения со стороны других.
В ожидании своего часа
Взрослые дети алкоголиков определенно находятся «в группе риска» как человеческие существа. Современные государственные и частные исследования говорят, что около 50 процентов всех детей, выросших в алкогольных семьях, становятся алкоголиками и многие заключают браки с алкоголиками или другими зависимыми личностями. Последние данные также свидетельствуют о том, что этот шаблон также наследуется детьми наркозависимых и лиц, злоупотребляющих сильнодействующими лекарствами. Как оказалось, во взрослой жизни многих из нас привлекают ненадежные партнеры и травмирующие отношения. Разрушительные силы, подстерегающие детей алкоголиков, обладают огромной мощностью, и взрослые дети, выросшие в подобном окружении или в семьях с другими зависимостями, должны относиться с особой настороженностью к этой угрозе.
Все это навело меня на размышления о проблеме употребления алкоголя и наркотиков теми, кто посещает собрания ВДА. Мне с трудом верится, что люди, которые употребляют алкоголь и наркотики в любом виде, могут получить существенную пользу и помощь от программы ВДА. Их способ бегства от существующих проблем весьма вероятно уводит их в эмоционально мертвые пространства без чувств, куда практически не достучаться. Я могу предположить, что активные зависимые получат мало пользы от ВДА, и я также задаюсь вопросом о возможном вкладе ВДА для тех, кто употребляет наркотики ради «баловства». Я не думаю, что активное употребление наркотиков и присутствие на собраниях ВДА это формула успеха.
Однажды на собрании во время перерыва я заприметил двух новичков, тихонько сидящих в дальнем углу и курящих одну за другой странно пахнущие сигареты. Я подумал: «Отличный способ избежать болезненных чувств, которые возможно ждут выражения. Отличный способ быть не здесь».
Хотя я безусловно не против умеренного употребления алкоголя в подходящих случаях или осторожного применения лекарств, но я уверен, что это важно для взрослых детей — особенно новичков — проверить их нынешние шаблоны употребления алкоголя, сильнодействующих лекарств, легких и тяжелых наркотиков и потенциально разрушительной деятельности, такой как компульсивное переедание, компульсивный секс, азартные игры и долги. Я убежден, что большинство взрослых детей чрезвычайно восприимчивы ко всем видам зависимого поведения. Все эти деструктивные силы буквально ждут своего часа для многих из нас.
Будучи детьми или подростками, многие взрослые дети научились некоторым способам избегания болезненных чувств и трудных жизненных проблем. Многие потянулись к веществам, вызывающим привыкание или нашли утешение в компульсивном поведении. Многое из того, к чему тянулись и что употребляли взрослые дети, сходно с веществами, которые употребляли их родители. Таким образом, цикл деструктивного поведения перешел к следующему поколению.
Мой опыт показал мне, что люди, которые пали жертвами алкоголизма, веществ, вызывающих привыкание, или компульсивного поведения, практически не достигают успеха в программе ВДА, пока продолжают оставаться в своих зависимостях. Они одновременно пытаются заглушить и пробудить своего потерянного ребенка, а это не только бесполезно, но и приводит к обратному результату.
Новичок, у которого проблемы с алкоголем, наркотиками, злоупотреблением транквилизаторами, обжорством, игроманией или долгами, вовлечен в утомительную борьбу с мощными проявлениями убегания. Пока он или она не оставит это поле брани и не прекратит бегство, программа ВДА практически бесполезна. Мы не можем одинаково успешно служить двум господам. Мы не можем полностью посвятить себя выздоровлению и в то же время разрушать себя. Практически невозможно услышать послания любви, когда вы спасаетесь бегством от собственных чувств.
Есть и менее явный, но потенциально опасный уровень, и все члены ВДА должны настороженно относиться ко многим не слишком заметным и с виду невинным занятиям, которые могут в один прекрасный день привести к неуправляемости. В частности я говорю о несознаваемых проблемах, которые способны свести на нет достижения в программе и, в конечном счете, повредить зарождающееся чувство собственного достоинства. Часто такое поведение не принимают всерьез или преуменьшают его значение — ночь бодрого пьяного веселья, «возникшая из ниоткуда»; периодическое обжорство во время одиноких долгих выходных; безудержный секс драйв, приводящий к крайне рискованным случайным знакомствам, которому возможно способствовали несколько сигарет с травкой.
Отдельные события вроде этих могут представляться лишь слегка или вообще не влияющими на личное благополучие. Некоторые люди рассматривают их как безвредные отклонения или развлечения, чтобы спустить пар в стрессовой ситуации или просто развеяться. Но эти занятия также позволяют человеку избежать чувств, и подобные действия склонны становиться все более привлекательными и все чаще применяемыми.
Зависимое/компульсивное поведение, как правило, усиливается с течением времени, но повседневная жизнь вместе с тем не улучшается. Взрослые дети алкоголиков очень восприимчивы к этому поведению, и я слышал сотни раз как они, скрепя сердце, признавали, что их поведенческие шаблоны включают в себя некоторые виды зависимых/компульсивных занятий от курения до трудоголизма, переедания и употребления наркотиков. Со временем эти пока безобидные «разовые» случаи могут захватить и сделать жизнь неуправляемой.
Суть в том, что отрицание может оказывать влияние на разных уровнях и с разных сторон выздоровления. Взрослые дети изучили в своем детстве все об отрицании и утаивании. Сейчас нам необходимо прислушиваться к вероятным попыткам недооценить, преуменьшить или просто игнорировать потенциально разрушающее зависимое/компульсивное поведение.
Я призываю к бдительности, потому что даже ограниченное употребление алкоголя или незначительное компульсивное поведение может с легкостью вогнать в продолжительное состояние ненависти к себе, самобичевания, депрессии и изоляции. На вид безопасное поведение может без труда подорвать первые попытки выздоровления в программе.
Отрицание — это мощная противодействующая сила в начале выздоровления, а новички в программе плохо знакомы с теми способами, которыми они саботируют свои усилия по саморазвитию. Некоторые на первых этапах выздоровления будут вынуждены делать шаг вперед и два назад.
